Немало измышлений, порождающих ложные заключения историков, содержится в мемуарах политиков, военных и дипломатов, написанных гораздо позже и под определенным углом зрения. Как легко догадаться из заглавия, речь в данной статье пойдет о несталинских текстах, по тем или иным причинам ему приписываемых. Источник таких ошибок чаще всего один – пренебрежение критическим подходом к документу. Последствия подобного легкомыслия могут быть разными, но всегда печальными, ибо заблуждения еще никому не помогали. В случае с руководителем СССР, интерес к которому со временем закономерно возрастает, а идеологические баталии вокруг его фигуры не только не прекращаются, а, наоборот, становятся все ожесточеннее, вольная или невольная небрежность относительно приписываемых ему слов недопустима.
Несмотря на уместный скепсис в адрес мемуаров со стороны историков-профессионалов, воспоминания того или иного деятеля подчас оказываются для них ценным подспорьем. О достоверности таких свидетельств без привлечения дополнительных, хотя бы косвенно их подтверждающих источников ничего сказать нельзя. Зато нетрудно бывает убедиться в их вымышленности.
О первой встрече Сталина с Рузвельтом
Начнем с материалов Тегеранской конференции «большой тройки» (1943 г.), по сути зафиксировавшей статус Советского Союза как сверхдержавы (не зря тогда же один из американских военных обозревателей охарактеризовал результаты Тегерана как дипломатический Сталинград Сталина). Со временем сверхсекретная конференция глав ведущих держав антигитлеровской коалиции стала историей. Правда, историей крайне политизированной – в годы разразившейся холодной войны иначе быть и не могло. Американская сторона опубликовала свои записи встреч и переговоров в Тегеране еще в 1961 г. В ответ в СССР началась публикация советских записей Тегеранской конференции в журнале «Международная жизнь», а в 1967 г. вышла в свет книга «Тегеран – Ялта – Потсдам» – сборник документов трех знаменитых конференций руководителей стран антигитлеровской коалиции.
Таким образом, к 1968 г. были представлены версии обеих сторон. Однако совпадали они не на 100 %, ибо записи делались переводчиками в форме отчета по стенографическому протоколу, который они сами же и вели во время перевода. Напряженный режим работы и нагрузка, которую испытывал технический персонал при обслуживании столь важных переговоров накладывали свой отпечаток на ведение записей. Так, переводчик американской стороны Чарльз Болен по возвращении из Тегерана в Москву направил в Государственный департамент меморандум, содержащий добавления и уточнения к своим записям в Тегеране.
Учитывая сказанное, трудно отрицать ценность воспоминаний непосредственных участников переговоров. И вот в 1968 г. в свет выходит книга одного из советских переводчиков на Тегеранской конференции В.М. Бережкова «Тегеран, 1943. На конференции Большой тройки и в кулуарах». К тому моменту Валентин Михайлович уже более двадцати лет проработал в журналистике, приобрел опыт литературного труда, и его книга, в которой широко использованы личные впечатления участника поистине исторических событий, читается с неослабевающим интересом, что называется, на одном дыхании.
Автор повествует о конференции в контексте военно-политической обстановки, сложившейся к осени 1943 г., посвящает отдельные главы несостоявшемуся покушению гитлеровцев на «Большую тройку», их попыткам выкрасть секретные протоколы конференции и т. д. Но главный интерес, конечно же, представляют те фрагменты книги, где рассказывается непосредственно о переговорах глав государств.
Сообщив вкратце подробности своего прибытия в Тегеран, Бережков переходит к рассказу, озаглавленному «Диалог двух лидеров». На доверительной встрече, о которой идет речь, кроме Сталина, Рузвельта и советского переводчика Бережкова, никто больше не присутствовал. Далее автор приводит интереснейший текст, особое место в котором занимает более чем неформальное вступление, так сказать, знакомство двух выдающихся политиков:
«– Хэлло, маршал Сталин, – бодро произнес он [Рузвельт], протягивая руку. – Я, кажется, немного опоздал, прошу прощения.
– Нет, Вы как раз вовремя, – возразил Сталин. – Это я пришел раньше. Мой долг хозяина к этому обязывает, все-таки Вы у нас в гостях, можно сказать, на советской территории…
– Я протестую, – рассмеялся Рузвельт. – Мы ведь твердо условились встретиться на нейтральной территории. К тому же тут моя резиденция. Это Вы мой гость.
– Не будем спорить, лучше скажите, хорошо ли Вы здесь устроились, господин президент. Может быть, что требуется?
– Нет, благодарю, все в порядке. Я чувствую себя, как дома.
– Значит, Вам здесь нравится?
– Очень Вам благодарен за то, что Вы предоставили мне этот дом.
– Прошу Вас поближе к столу, – пригласил Сталин.
…Сталин предложил Рузвельту папиросу, но тот, поблагодарив, отказался, вынул свой портсигар, вставил длинными тонкими пальцами сигарету в изящный мундштук и закурил.
– Привык к своим, – сказал Рузвельт, обезоруживающе улыбнулся и, как бы извиняясь, пожал плечами. – А где же Ваша знаменитая трубка, маршал Сталин, та трубка, которой Вы, как говорят, выкуриваете своих врагов?
Сталин хитро улыбнулся, прищурился.
– Я, кажется, уже почти всех их выкурил. Но, говоря серьезно, врачи советуют мне поменьше пользоваться трубкой. Я все же ее захватил сюда и, чтобы доставить Вам удовольствие, возьму с собой ее в следующий раз.
– Надо слушаться врачей, – серьезно сказал Рузвельт, – мне тоже приходится это делать…
– У Вас есть предложения по поводу повестки дня сегодняшней беседы? – перешел Сталин на деловой тон.
– Не думаю, что нам следует сейчас четко очерчивать круг вопросов, которые мы могли бы обсудить. Просто можно было бы ограничиться общим обменом мнениями относительно нынешней обстановки и перспектив на будущее. Мне было бы также интересно получить от Вас информацию о положении на советско-германском фронте.
– Готов принять Ваше предложение, – сказал Сталин»[1].
Далее следует изложение беседы, в которой обсуждается ряд военных и международных вопросов (в частности, о Восточном фронте, политике французского национального комитета, послевоенном будущем Франции, ревизии колониальных владений, об Индии и пр.).
Читатель, таким образом, узнает о содержании исторической (первой!) встречи Сталина и Рузвельта из уст единственного на момент выхода книги живого ее свидетеля. Большинство читателей может так и подумать. При этом особую ценность свидетельству переводчика придает то, что, как следует из сравнения его воспоминаний с записью той же беседы, опубликованной в СССР, приведенное Бережковым неформальное начало в отчет не попало (либо, как можно было думать, исключено редакторами при публикации)[2].
Выглядит странно, что Рузвельт пошел на столь беспрецедентный шаг, как исключение из беседы американского переводчика. Действительно, во-первых, функция переводчиков на таких переговорах заключается, прежде всего, в адекватном донесении мысли своего руководителя до собеседника. То есть американский переводчик переводит слова Рузвельта Сталину, а русский – слова Сталина Рузвельту. Во-вторых, конечно же, переводчик должен следить за тем, чтобы его коллега не совершал ошибок, а в случае чего и прийти ему на помощь. В своих «Автобиографических заметках» В.Н. Павлов, часто выступавший в роли переводчика Сталина, цитировал своего британского коллегу: «Вот что писал Бирс в своей книге «Воспоминания переводчика» о моей работе переводчика: “Английская грамматика у него (Павлова), может быть, была несовершенной, но он редко терялся в поисках слова и всегда достаточно точно переводил смысл сказанного его шефом. Он быстро улавливал направление беседы и умело передавал темп, эмфазы [эмоционально-экспрессивное выделения] и тон речи своего шефа. Мы работали неизменно в паре почти три года. Его присутствие придавало мне уверенность, и я надеюсь, что вызывал в нем такое же чувство, ибо мы знали, что если один из нас споткнется при переводе какой-либо фразы, другой сразу тихонько подскажет решение”»[3].
В качестве курьеза вспоминается эпизод с О.А. Трояновским, который во время встречи Сталина с британскими лейбористами осенью 1947 г., переволновавшись, стал вместо перевода повторять англичанам сталинские слова по-русски[4]. Это не смертельно: посмеялись, дали молодому человеку прийти в себя и продолжили. Другое дело, когда речь идет о переговорах на высшем уровне, касающихся важнейших военно-политических и международных проблем. Необходимо, чтобы собеседники, не отвлекаясь ни на что постороннее, абсолютно точно понимали друг друга. И для этого недостаточно наличия только квалифицированных переводчиков. Напомним, что сотрудники внешнеполитических ведомств и СССР, и США, выполнявшие в Тегеране функции переводчиков, были дипломатами среднего ранга, хорошо владевшими проблематикой, обсуждавшейся на переговорах.
В свете этого кажется почти невероятным, чтобы Рузвельт при первом контакте со Сталиным положился на одного лишь советского переводчика. И, конечно, это было не так. Иначе откуда бы взялась запись этой встречи, опубликованная в американских изданиях 1961 г. с подзаголовком «Bohlen Minutes» («Протокол Болена», т. е. его запись).
Остается предположить, что Бережков что-то запамятовал. Такое вполне может случиться, как-никак 25 лет прошло. Однако знакомство с американской записью наводит на более тревожные мысли. Согласно архивным документам США, во время первой встречи Сталина и Рузвельта, произошедшей 28 ноября 1943 г. в 15.00, присутствовали переводчики Болен и Павлов. Согласно записям американцев, в пленарных заседаниях 28, 29 и 30 ноября в качестве переводчиков также участвовали только Болен и Павлов, но не было Бережкова, появившегося на беседе двух лидеров за ужином лишь 1 декабря .
Статистика привлечения Павлова и Бережкова на встречи в Тегеране говорит сама за себя: судя по американским данным, Павлов переводил 7 встреч, Бережков – одну встречу, вдвоем они работали на трех встречах, и относительно еще трех встреч данные у американцев расходятся. Количество обслуженных встреч и их значимость красноречиво свидетельствуют в пользу того, что Бережков привлекался как второй переводчик, при том, что Павлов, очевидно, рассматривался в качестве основного. Еще ярче выглядит сопоставление частоты привлечения того и другого для переводов Сталина при встречах с англо-американцами в Кремле до поездки в Тегеран: Павлов – 23 раза, Бережков – один раз[5]! Интересно, кого же в этой ситуации должен был выбрать Сталин для перевода своей первой встречи с Рузвельтом?
Бережков мог что-то второпях напутать. Однако в 1993 г., уже после отъезда из России в США, выходит его новая, более объемистая книга, где вновь повторяются «воспоминания» об участии автора мемуаров в первой встрече Сталина и Рузвельта[6].
Но все же как мог известный журналист-международник и дипломат, человек с почти легендарным прошлым, при живых еще Павлове и Болене (умер в 1974 г.) столь спокойно издать свои «воспоминания»? В это же почти невозможно поверить. Но сопоставление нескольких фактов говорит о том, что поверить придется.
В 1984 г. Бережковым была опубликована еще одна книга – «Страницы дипломатической истории». В ней изложена важная беседа, проходившая между Сталиным и госсекретарем США К. Хэллом, приехавшим осенью 1943 г. в Москву на конференцию министров иностранных дел, предшествовавшую конференции в Тегеране. Бережков подробно описывает встречу, сдабривая «воспоминания» обильными цитатами[7]. И они, несомненно, не имели бы цены (ведь стенограмма встречи до сих пор не опубликована!), если бы не одно «но». А именно: в списке лиц, посетивших в этот день – 25 октября 1943 г. – кабинет Сталина, фамилия Бережкова отсутствует (Павлов и Болен указаны)[8].
Видимо, после этого читателей не удивит и еще один пример забывчивости, выявленный у того же автора историком О.В. Вишлевым. Анализируя предвоенную политику советского руководства и мотивы заключения в 1939 г. договора с Германией, Вишлев коснулся раздутой некогда темы «взаимных симпатий» лидеров СССР и гитлеровской Германии. «Авторы, пытающиеся доказать наличие такого рода симпатий, – пишет он, – постоянно ссылаются на слова, якобы произнесенные Риббентропом, о том, что он «чувствовал себя в Кремле словно среди старых партийных товарищей»… В.М. Бережков утверждает, например, что процитированные слова Риббентропа взяты из его телеграммы, отправленной из Москвы осенью 1939 г.… Сразу отметим, что ни в одной телеграмме Риббентропа, направленной из Москвы в Берлин, таких слов нет»[9].
Вот почему, принимая во внимание все сказанное, рекомендуем авторам исторических сочинений и тем более школьных и вузовских учебников крайне осторожно относиться к использованию «воспоминаний» В.М. Бережкова в какой бы то ни было форме.
Выдержки из «документа» польских эмигрантов
Текст, о котором пойдет речь, увидел свет в феврале 1945 г. сразу же после Ялтинской конференции. И на пороге победной весны, близящегося триумфа антигитлеровской коалиции, на первый план вышли принципиальные противоречия внутри нее. Противоречия, связанные как с ближним, так и с более отдаленным будущим стран Восточной Европы (и особенно Польши), освобождаемых от фашистского ига.
С началом Великой Отечественной войны и созданием антигитлеровской коалиции польское эмигрантское правительство, объявившее в сентябре 1939 г. перед переездом в Лондон войну Советскому Союзу, пересмотрело свое отношение к Москве. 30 июля 1941 г. было подписано советско-польское соглашение, предусматривавшее взаимную помощь в войне против Германии и создание польских воинских формирований на территории СССР. 14 августа заключено военное соглашение, эмигрантскому правительству предоставлен заем на 300 млн. рублей, объявлена амнистия польским гражданам. 4 декабря по результатам визита в Москву главы эмигрантского правительства В. Сикорского подписана декларация о дружбе и взаимной помощи, 31 декабря – еще одно соглашение о предоставлении правительством Советского Союза польскому эмигрантскому правительству займа в 100 млн. руб. для оказания помощи польским гражданам на территории СССР.
Однако в апреле 1943 г. в связи с «катынским делом» дипломатические отношения с лондонскими поляками были разорваны, посол Тадеуш Ромер убыл из Москвы. В 1944 г. на территории Польши, освобожденной Красной армией, формируется Временное правительство без участия эмигрантских деятелей. Позже в Крыму в феврале 1945 г. союзники сошлись во мнении, что в результате полного освобождения Польши возникла необходимость в создании Временного польского правительства на более широкой основе.
Именно в этот момент на страницах американского еженедельника Newsweek появился сенсационный материал о переговорах Т. Ромера со Сталиным. Статья попала в поле зрения ТАСС, и ее краткое изложение под заголовком «Выдержки из «документа» польских эмигрантов в журнале «Ньюс уик»» было включено в «тассовку» – обзор международной печати, готовившийся агентством для руководства страны. Приводим этот документ целиком:
«Сов. секретно. Нью-Йорк, 7 марта (ТАСС). Журнал «Ньюс уик», который давно проявляет симпатии к самым реакционным полякам, публикует материал, который якобы представляет выдержки из записи беседы бывшего польского посла в Москве Ромера со Сталиным и Молотовым ночью 26 февраля. С этим и другими, до сих пор неопубликованными материалами, как утверждает «Ньюс уик», журналу дала возможность познакомиться лондонская польская клика. Журнал сообщает, что в других документах речь идет о польских обвинениях по адресу Советского правительства, в которых утверждается, будто в 1939 г. советские власти жестоко обращались с поляками и отправили в отдаленные районы Советского Союза 1 млн поляков, а также говорится об утверждениях германской пропаганды, поддержанных польским «правительством», будто советские власти убили 8 тыс. польских офицеров в Катынском лесу. Однако журнал не публикует последние «документы». Журнал заявляет, что публикуемые выдержки показывают «твердость дипломатии Сталина» и тщетный характер таких переговоров.
Так называемые выдержки касаются вопросов о гражданстве поляков и о польских границах. Что касается первого вопроса, то так называемый документ утверждает, что Сталин в ответ на вопрос Ромера заявил: «Польское правительство упорно считает польскими гражданами всех поляков, находящихся сейчас в Советском Союзе. Это неправильно. Правда, некоторые советские представители превысили свою власть в некоторых отдельных случаях, однако мы должны бороться с крайностями. Я должен, кроме того, указать, что дело зависит также от желания заинтересованных лиц. Поэтому необходимо спросить всех». Сталин якобы привел пример Василевской – польки, рожденной в Варшаве, которая считает себя советской гражданкой.
В следующей выдержке говорится, что Ромер заявил, что нужны дружественные переговоры по всем спорным проблемам между двумя правительствами и что вопросы, связанные с оказанием помощи польским гражданам, находящимся в Советском Союзе и их отъездом, должны обсуждаться в дружественном духе. Сталин в ответ на это спросил – какие проблемы? Ромер заявил: «Это исторический момент, который определит направление советско-польских отношений на многие годы».
Относительно территориальных проблем журнал сообщает о якобы происходившем следующем разговоре:
«Сталин: Г-н посол, после того, как Красная Армия разбила немцев на русской земле, она вступит на польскую территорию и поможет изгнать немцев из Польши и тогда немедленно возвратит эти земли польскому правительству. Будете ли вы, г-н посол, тогда говорить, что это является односторонним действием, неблагоприятно влияющим на хорошие взаимоотношения?
Ромер: Этого не случится.
Сталин: Г-н посол, мы желаем, чтобы Польша была сильной, мы отдадим вам всю занятую немцами Польшу, несмотря на тот факт, что мы подвергнемся оскорблениям. Но мы можем вынести эти оскорбления.
Сталин заявил: В том, что касается советской территории, ни одно Советское правительство не пойдет на то, чтобы нарушить какую-либо статью нашей Конституции. А присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к Советскому Союзу было включено в Конституцию.
Ромер: С другой стороны, Вы не найдете ни одного поляка, который будет отрицать, что Вильно и Львов являются польскими. Я сам заявляю об этом в Вашем присутствии с полнейшем убеждением.
Сталин: Я понимаю Вашу точку зрения. Мы также имеем свою. Мы квиты…».
Журнал помещает статью под заголовком: «Поляки считают, что со Сталиным трудно иметь дело». 9 марта 1945 г.»[10].
Публикацию этой статьи в Newsweek никак не назовешь случайной[11]. Спор по Польше внутри антигитлеровской коалиции носил самый принципиальный и жесткий характер. Появление в печати сведений о якобы имевшей место встрече Сталина с Тадеушем Ромером носило провокационный характер. Сообщение о негласной поездке в Москву бывшего польского посла в СССР, бывшего министра иностранных дел Ромера должно было навести общественное мнение на мысль о тайном сговоре части польской политической элиты с Москвой. Создание скандальной шумихи вокруг и так «перегретой» проблемы менее всего способствовало трудному процессу поиска общих позиций, на который так или иначе были настроены все члены «Большой тройки».
Таким образом, в публикации в Newsweek просматривается след действий наиболее реакционных польских эмигрантских кругов и, конечно, поддержка со стороны критиков рузвельтовского курса в самих США. Авторы публикации могли попутно рассчитывать на известные осложнения между Варшавой и Москвой. Как должны посмотреть члены Временного правительства Польши на секретные консультации Сталина с деятелем, категорическим для них неприемлемым?
А теперь обратимся к самой статье. Первого же взгляда достаточно, чтобы убедиться в ложности содержащихся в ней сведений. 26 февраля 1945 г. Сталин якобы обращается к Ромеру «г-н посол» и рисует перед ним перспективы вступления Красной Армии на территорию Польши. Не странно ли это? Нет, если предположить, что встреча, перенесенная автором публикации в 1945 г., на самом деле происходила ровно за два года до этого.
Согласно официальному сообщению, 26 февраля 1943 г. председатель Совета народных комиссаров СССР Сталин принял польского посла Т. Ромера. Посещение Ромером Кремля было вызвано необходимостью передать Советскому правительству текст официального заявления, основанного на результатах заседания польского правительства 25 февраля. Оно касалось состояния польско-советских отношений, подтверждало неизменность польских притязаний на западно-украинские и западно-белорусские земли и было вызывающим по тону и содержанию. 3 марта 1943 г. увидело свет сообщение ТАСС, в котором констатировалось, что «польское правительство не хочет признать исторических прав украинского и белорусского народов быть объединенными в своих национальных государствах». «Продолжая, видимо, считать законной захватническую политику империалистических государств, деливших между собою исконные украинские и белорусские земли, – говорилось в сообщении, – и игнорируя всем известный факт происшедшего уже воссоединения украинцев и белорусов в недрах своих национальных государств, польское правительство, таким образом, выступает за раздел украинских и белорусских земель, за продолжение политики раздробления украинского и белорусского народов»[12].
Советская запись беседы Сталина с Ромером до сих пор не опубликована. Зато имеется ее польский вариант. Сличение его с фрагментами, опубликованными в феврале 1945 г. Newsweek, позволяет сделать вывод, что именно он был положен в основу публикации. Таким образом, мы имеем дело с сознательным подлогом. И хотя для достижения необходимого эффекта авторы могли привлечь реальные, вырванные из контекста сталинские высказывания (а до обнародования советской записи мы и в этом не можем быть уверены), в целом следует считать рассмотренный документ фальшивкой.
Ключевые слова: теория и методология истории, СССР, международные отношения.
Keywords: theory and methodology of history, USSR, foreign affairs.
Примечания
[1] Бережков В.М. Тегеран, 1943. На конференции Большой тройки и в кулуарах. М., 1968 С. 27–28.
[2] Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Т. 2. Тегеранская конференция руководителей трех союзных держав – СССР, США и Великобритании. 28 ноября – 1 декабря 1943 г. М., 1984. С. 79–82.
[3] «Автобиографические заметки» В.Н. Павлова – переводчика И.В. Сталина // Новая и новейшая история. 2000. № 4. С. 110.
[4] Трояновский О.А. Через годы и расстояния. История одной семьи. М., 1997. С. 156.
[5] На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным (1924–953 гг.). М., 2008. С. 568, 680.
[6] Бережков В. M. Как я стал переводчиком Сталина. М., 1993.
[7] Бережков В.М. Страницы дипломатической истории. М., 1984. С. 191–195.
[8] На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным (1924–1953 гг.). С. 422.
[9] Вишлев О.В. Накануне 22 июня 1941 года. М., 2001. С. 112.
[10] Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-4459. Оп. 38. Д. 143. Л. 110–112.
[11] Иванов Р.Ф. Сталин и союзники. 1941–1945 гг. М., 2005. С. 424–425.
[12] Новиков Н.В. Воспоминания дипломата. М., 1989. С. 121–122.
Комментарии (0)
Будьте в курсе обсуждения, подпишитесь на RSS ленту комментариев к этой записи.