Контент


О приемах создания негативного образа Красной армии в современной англо-американской историографии

Олег Викторович Сдвижков – историк, Московский государственный гуманитарный университет им. М.А. Шолохова.

В 1990-е – 2000-е гг. в историческом сообществе (отечественном и зарубежном) произошел всплеск интереса к истории Великой Отечественной войны. В связи с публикацией большого количества документов и упрощением доступа к российским архивным фондам многие устоявшиеся в годы «холодной войны» стереотипы утратили актуальность. Появились работы (в том числе и за рубежом), выдержанные в сравнительно спокойной тональности, лишенные прежней предвзятости.

В то же время, как своего рода противовес обозначенной тенденции, в западной историографии продолжились усилия по дискредитации образа Красной армии и ее победы. Достигается это посредством создания в общественном сознании устойчивой аналогии между действиями немцев на оккупированных территориях и поведением Красной армии в Восточной Европе. Многие авторы изображают Красную армию как дикую «орду», по жестокости и уровню творимого беззакония превосходившую немецких фашистов. Так, известный английский военный историк Макс Хастингс в книге «Армагеддон» пишет: «Поведение Красной армии отражало не обычную жестокость, а систематический, конкурирующий с немецким садизм»[i].

Для верной оценки подобных исторических работ важно представлять механизм формирования подобных взглядов. Рассмотрим некоторые приемы, используемые западными авторами для создания негативного образа Красной армии, на примере показательной в этом плане книги Альфреда де Заяса «Ужасная месть. Этнические чистки восточно-европейских немцев в 1944–1950 гг.»[ii] Книга вышла еще в 1994 г. и в значительной степени задала тон для последующих обсуждений проблемы взаимоотношений Красной армии и мирного немецкого населения, а также стала источником многочисленных ссылок для других авторов по данной проблеме.

Первый, очень популярный прием – это приписывание советскому руководству и командованию армии неких тайных намерений, не только никак не отраженных в официальных решениях, но и противоположных им. До сих пор не обнаружено никаких приказов советского руководства, разрешающих и тем более санкционирующих или поощряющих жестокое обращение военнослужащих с мирным населением на занятых территориях. Напротив, широко известен приказ И.В. Сталина, предписывавший корректное отношение к мирному населению, – тот самый приказ, в котором говорится, что Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается. Автор не может его обойти, но вот как он трактует факт появления приказа: «Разумные слова, если к Сталину можно относиться серьезно. Правда состоит в том, что эти прекрасные слова не предназначались для его войск. Они были произнесены исключительно для оказания пропагандистского эффекта на западных союзников»[iii]. Автор не только не приводит источниковой базы для подтверждения своего тезиса, но даже не поясняет его логику, а именно, кто и каким образом мог бы рассказать солдатам, после того как приказ зачитали в войсках, что его необязательно выполнять. Попробуйте представить, что бы в таком случае говорил в свое оправдание военнослужащий, задержанный Особым отделом за его нарушение.

Второй широко применяемый в исторической литературе прием – это моделирование исторического события на основе выборочной информации. Автор подробно описывает события в восточно-прусской деревне Неммерсдорф – первом немецком населенном пункте, временно занятом советскими войсками, где, как считается, советские солдаты изнасиловали, а затем зверски убили 72 человека (в других публикациях указываются цифры 62, 64 и 74). Исследователь при этом основывает свои выводы на материалах, использовавшихся немецкой пропагандой. Свидетельства об обнаженных девушках, распятых на дверях сараев, и тому подобные ужасы носят крайне сомнительный характер, так как ничего подобного не упоминается в первоначальных рапортах немецкой полиции и вермахта с места событий. Появившиеся вскоре в немецкой прессе фотографии разбросанных по земле тел убитых немецких женщин не являются подлинными, так как, согласно материалам официального расследования, к моменту прибытия фотографов все 26 (двадцать шесть!) обнаруженных в поселке трупов были захоронены немецкими солдатами в братской могиле.

Автор, конечно, имеет право создавать любую модель на основе доступных ему источников, но при этом он должен оговорить, какие именно источники он использует и почему, а получившуюся модель обозначить как гипотезу.

В настоящее время единственный бесспорный факт в данной истории, не вызывающий возражений ни у кого из исследователей – это гибель в деревне 26 жителей. Учитывая интенсивность боев в данном районе (деревня Неммерсдорф два раза переходила из рук в руки, Красная армия потеряла здесь только убитыми более 300 человек), данный факт можно и нужно, конечно, считать прискорбным, но его нельзя характеризовать как экстраординарный.

Третий прием – тенденциозная интерпретация не всегда адекватных свидетельств участников событий. В книге приведено большое количество сохранившихся в немецких архивах свидетельств жителей территорий, временно оказавшихся в руках советских войск. Они описывают немыслимые советские зверства. Достоверность подобных свидетельств не может рассматриваться без учета того, какая государственная структура Третьего рейха их собирала и с какой целью. Конечно, теперь подтвердить или опровергнуть их подлинность вряд ли возможно. Но в книге есть и любопытные свидетельства иного рода, ставшие результатом личных бесед автора с участниками событий – к примеру, воспоминания некой Марии Нойманн (Marie Neumann)[iv].

Ее рассказ начинается с того, что город был занят Красной армией. Вскоре группа русских гражданских и военных лиц надругалась над ней и убила ее семью, сама же она чудом осталась жива. Странная деталь этого рассказа – угловатые фуражки военных. Такие фуражки носили не в советской, а в польской армии. Но что это были за поляки? Бойцы Войска Польского, Армии Людовой, Армия Крайовой или просто освобожденные польские военнопленные? Не подвергая сомнению изложенный факт, мы обязаны отметить, что он никак не характеризует поведение именно солдат Красной армии, в отличие от Войска Польского и тем более нерегулярных польских формирований.

Следующий эпизод описывает диалог Марии с советским лейтенантом. Здесь есть несколько странностей: а) за несколько часов до того она не могла отличить польских военных от советских, а теперь точно определила звание офицера; б) разговор, очевидно, происходил по-немецки, переводчик здесь не упоминается (в отличие от многих других эпизодов); в) вопросы вызывает и само содержание диалога. Увидев синяки на шее, офицер спросил, кто это сделал? Она ответила, что русские. Офицер сказал, что это были большевики, но теперь здесь не большевики, а белые, белые – хорошие. Затем он, впрочем, тоже ее изнасиловал.

После этих двух эпизодов можно ли с уверенностью утверждать, что и в других эпизодах речь идет именно о русских (т. е. советских) военнослужащих? Пережившая шок женщина (а мы не утверждаем, что она говорила неправду) не обязана разбираться, чем польские фуражки отличаются от советских и чем русские большевики отличаются от русских белых. Но уважаемый профессор мог бы задать себе вопрос, насколько адекватен этот рассказ как доказательство жестокости именно Красной армии по отношению к немецкому населению.

Четвертый, очень убедительный для читателя, прием – апелляция к мнению авторитетных персон. Вот как характеризует автор поведение советских войск, используя слова Дж. Кеннана, американского посла в СССР в годы войны: «Катастрофа произошедшая на этой территории с приходом советских войск, не имеет параллелей в современной европейской истории… В некоторых значительных частях занятой территории, если судить на основе существующих свидетельств, практически не осталось ни одного живого мужчины, женщины или ребенка, представляющих коренное население после прихода советских войск… Никто не сможет поверить, что всем им удалось сбежать на Запад… Русские… вымели коренное население способом, не имеющим параллелей со времен азиатских орд»[v].

Дж. Кеннан, безусловно, выдающийся дипломат, и как таковой точно следует указанию Талейрана, что язык дан дипломату, чтобы скрывать свои мысли. Он персонально не был участником или свидетелем описываемых событий. Соответственно, использование его сочинений в качестве источника является сомнительным. Что касается приведенной выше цитаты, то в ней не содержится какая-либо фактическая информация, которая могла быть подтверждена или опровергнута тщательным исследованием. Обратим внимание, как составлена фраза. «В некоторых значительных частях занятой территории…» – где эти территории, насколько они значительны? Это утверждение истинно при наличии любой статистики по данной проблеме, так как в зоне интенсивных боевых действий любой армии (от «азиатских орд» до «цивилизованного» вермахта) всегда будут существовать такие территории, а также значительные жертвы среди мирного населения. В том числе и в результате некорректного поведения части военнослужащих всех сторон.

Помимо прочего, следует помнить, что проблема насилия военнослужащих действующей армии в отношении мирного населения существовала всегда. Это обусловлено тем, что в каждом обществе всегда есть некоторое количество людей, склонных к совершению девиантных поступков. Кроме того, любая армия состоит в основном из здоровых молодых мужчин, т. е. представителей той социальной группы, которая несет ответственность за большую часть насильственных преступлений в любой стране и в любых исторических условиях. В 1945 г. на фронте находилось 6 млн военнослужащих Красной армии, абсолютный контроль со стороны командиров за поведением каждого был невозможен, и какая-то их часть действительно отличалась некорректным поведением по отношению к населению занятых территорий. Мало того, ранее имели место факты некорректного поведения даже по отношению к населению своей страны. При призыве на военную службу, тем более в условиях жесточайшей войны, низкий моральный облик призывника в любой стране мира не является обстоятельством, освобождающим от призыва. Единственный способ избежать этой проблемы – не вести войн.

Если же война все-таки случилась, предметное рассмотрение вопроса имеет смысл в двух основных аспектах. Первое – это статистический аспект: как много правонарушений действительно произошло в соотношении с численностью участвовавших в боевых действиях военнослужащих. А. Бивор в книге «Падение Берлина, 1945»[vi] приводит десятки таких случаев. Много это или мало, если речь идет, например, о многомиллионном городе? А если о многомиллионной армии? В данном случае мы даже не ставим вопрос, имели ли место все приведенные факты в реальности, или какие-то из них – результат деятельности немецкой пропаганды или просто слухи.

Второй аспект – отношение командования армии и руководства страны к фактам девиантного поведения. Является оно наказуемым нарушением воинской дисциплины или следствием продуманной политики? Доподлинно известно, к примеру, что в канун нападения на СССР в дополнение к плану «Барбаросса» был издан специальный декрет, освобождавший немецких военнослужащих от уголовной ответственности за любые действия в отношении мирного советского населения[vii]. Сведениями о существовании подобных приказов, подписанных И.В. Сталиным или кем-либо из советских руководителей, историческая наука до сих пор не располагает.

В советской историографии основной акцент при описании событий Великой Отечественной войны делался на ее военно-политических аспектах или героизме Красной армии. Индивидуальное поведение военнослужащих, проблемы взаимоотношений с гражданским населением охваченных войной территорий оказалось за рамками исследований. В то же время на Западе попытки представить Красную армию в виде недисциплинированной восточной орды предпринимались с конца 1940-х гг. Новый всплеск этих усилий обозначился в начале 1990-х гг., и российское историческое сообщество оказалось к нему не готово. Эту ситуацию предстоит исправить.

Примечания

[i] Hastings M. Armageddon. The Battle for Germany 1944–1945. N.-Y., 2004. P. 382.

[ii] Zayas A.-M. de. A Terrible Revenge. The Ethnic Cleansing of the East European Germans, 1944–1950. N.-Y., 1994.

[iii] Ibid. P. 35.

[iv] Ibid. P. 50.

[v] Ibid. P. 62.

[vi] Beevor A. The Fall of Berlin 1945. L., 2002.

[vii] «Что касается действий, совершенных членами вермахта или его наемного персонала в отношении вражеского гражданского населения, судебные действия не являются обязательными даже в случаях, когда такое действие являются одновременно воинским преступлением» (Key A. A «War in a Region beyond State Control»? The German-Soviet War, 1941–1944. War in History. 2011, 18 (1). P. 112).

Опубликовано в Статьи за 2014 год.


Один комментарий

Будьте в курсе обсуждения, подпишитесь на RSS ленту комментариев к этой записи.

  1. Андрей пишет:

    Интересная статья. Только написать бы её по-английски, и издать в международном журнале…

    [WORDPRESS HASHCASH] The poster sent us ‘0 which is not a hashcash value.



Разрешены некоторые HTML теги

или используйте trackback.

*