Западное влияние и политика Лжедмитрия II

Татьяна Васильевна Черникова – доктор исторических наук, профессор кафедры Всемирной и отечественной истории МГИМО МИД России.

С момента создания единого Московского государства при Иване III (1462–1505) центральная власть активно заимствовала разнообразный западноевропейский опыт. Западные «новины» не меняли социокультурный уклад Московии, но придавали положению России в международных делах конкурентоспособность. Политический курс Бориса Годунова в 1584–1605 гг. предусматривал наращивание западных новин. Лжедмитрий I в 1605–1606 гг. расширил эту политику и начал разрушать барьеры на пути прямого общения россиян с западными иностранцами. Русский социум в силу своей традиционной природы с трудом приспосабливался к столь быстрому нарастанию западного влияния.

В данной статье рассмотрим, почему менялось отношение Лжедмитрия II к пришельцам из-за западного рубежа России. В историографии Лжедмитрий II справедливо представлен как марионетка своего польско-литовского окружения, но вопрос о том, как перемены отношения «царика» к его иноземцам отражались на судьбе западного влияния, мало затрагивался.

Стоит согласиться с мнением С.Ф. Платонова, Р.Г. Скрынникова и других историков, что ни государственными талантами Годунова, ни кругозором первого самозванца Тушинский вор не обладал. Ему чужды были размышления о том, насколько России нужен западный опыт. Но в силу стихии событий Лжедмитрий II то кидался в объятья своих иностранных сподвижников, то ненавидел их, и эти его зигзаги отражались на отношении русского общества к веяниям из-за западных рубежей. За те 4 года, когда «Тушинское царство» включило в себя добрую половину России, можно выявить два подхода «царика» в отношении западных «новин» и западных людей (поляков и немцев).

Первоначально в 1607–1609 гг. самозванец разыгрывал «польскую карту», способствуя распространению, прежде всего, польского влияния, а с весны-лета 1609 по декабрь 1610 г. стал декларировать «русскость».

 «Тушинское царство»

В 1607–1609 гг. в подмосковном Тушине под рукой Лжедмитрия II находилось от 30 до 60 тыс. чел. «Тушинское царство» было необычайно открытым обществом. Никого здесь не принуждали менять веру, образ мыслей, язык или одежду. Сами собой тут пали прежние запреты и настороженность к иноземцам. В Тушине можно было встретить родовитых панов и простых шляхтичей из Речи Посполитой, православных, католиков и протестантов. Одних только украинских казаков-черкас (запорожцев) и реестовых городовых казаков Малороссии насчитывалось до 13 тыс. чел. Находились в Тушине и русские «перелеты» – перебежавшие от Шуйского бояре и столичные дворяне. Из прочих москвитян тут были провинциальные дети боярские, стрельцы с Северщины и других районов, донские казаки и тысячи «новопоказачившихся» беглецов от тягла и холопства.

Типы вооружения, боевая тактика, бытовые привычки и даже языки легко становились достоянием всех. Быстро шел обмен вещами, деньгами, идеями. Выходцы из Речи познакомили русских со многими принятыми там обычаями наемной вольницы. К примеру, в «рыцарстве» Яна Сапеги происходили войсковые собрания, где формулировались требования солдат и избирались их «послы». В Тушине эти правила стали общими.

Здесь же оказалась та часть служилых «немцев», которая не отбыла домой и не была взята на службу Василием IV Шуйским после переворота 17 мая 1606 г. В конце 1607 г. полсотни западноевропейских наемников, служивших Ивану Болотникову, были сосланы в Сибирь. Большинство являлось кавалеристами, чьи поместья оказались на землях, не признавших царем Василия IV. Опираясь на польско-литовские силы и запорожцев, Лжедмитрий II добрался до Москвы и встал в 1607–1608 гг. в Тушино, куда стали стекаться и его русские почитатели из самых разных сословий. К московским служилым «немцам» Тушинский вор по началу отнесся доброжелательно, но у него не было острой нужды привлекать их к себе. У «царика» они играли второстепенные роли в основном в провинции.

Например, «немец» (испанец) Хуан Крузати по приказу Сапеги привел к повиновению Переяславль-Залесский. Откуда уже по собственной инициативе отправился к Ростову, который признавал Лжедмитрия II. Предчувствуя неладное, жители не впустили Крузати. 12 октября 1608 г. последовал штурм1. В Тушино отряд испанца прибыл с ростовскими трофеями, главным из которых являлся митрополит Филарет (Романов), который предпочел не ссориться с самозванцем и был провозглашен здешним патриархом. В Ярославле имелась сравнительно большая и разноплеменная западноевропейская Немецкая слобода. После захвата Ярославя Лисовским, здесь воеводствовал выходец из Швеции Лауренс Буйк. Он убедил ярославцев послать «царику» помощь на 83 333 талеров и содержать на свой счет тысячу «лисовиков». Однако те так буйствовали и насильничали в городе, что ярославцы восстали и сварили ненавистного воеводу в котле. В отместку Лисовский разорил Ярославль, сжег Кострому, истребив их жителей от мала до велика.

Подобные «подвиги» внушали россиянам ненависть ко всем иноземцам. Когда Лжедмитрий II сжег подмосковную Немецкую слободу, большинство жителей которой не состояли на службе ни у Василия Шуйского, ни у Тушинского, это не вызвало особого сожаления ни у русских тушинцев, ни у русских сторонников Шуйского.

Однако так было не везде. В городах Русского севера также имелись поселения выходцев из Западной Европы. Вместе с русскими они вначале присягнули самозванцу, но, оценив поведение тушинцев в поволжских городах, предпочли отложиться. Одной из первых отказалась признавать Тушинского вора Вологда. Голландский купец Исаак Масса, перебравшийся в 1609 г. из Москвы в Вологду, став чуть позже резидентом Нидерландов в России, в 3-х письмах на родину утверждал, что для успешной международной торговли необходимо единство России и крепкая центральная власть. В Вологде, а потом и в других северных городах Немецкие слободы и земские общины действовали заодно. В Тушинском лагере советовали разорить Вологду, а всех тамошних английских и голландских гостей, «бывших вологжанам советчиками» перебить2.

Привести в исполнение эти планы тушинцам не удалось, а повинны были, с их точки зрения, опять-таки немцы. Согласно Выборгскому трактату, заключенному между Василием Шуйским и шведским королем Карлом IX, в Поморье стали прибывать нанятые шведами английские, французские, германские и прочие западные наемники (от 10 до 15 тыс. чел.), которые под началом шведских офицеров и шведского генерала Я.П. Делагарди, стали объединяться с ополченцами князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Задачей русско-шведского войска была не только оборона Русского севера, но и наступление на юг. К 12 марта 1610 г. Скопин-Шуйский и Делагарди сняли осаду Троицы и Москвы. Большая часть России присягнула Василию IV, но его триумф вскоре оказался миражом.

Энергичный царский племянник Скопин-Шуйский неожиданно умер после пира в Москве, а его дядя Дмитрий Шуйский, младший брат царя, проиграл 17 июня 1610 г. битву под Клушиным. Европейские наемники Делагарди из-за невыплаты им жалования взбунтовались и переметнулись к Сигизмунду III. Польский король с конца 1609 г. стоял под Смоленском. Являясь врагом Швеции, он объявил Василию Шуйскому войну, узнав о Выборгском трактате. Геополитические противоречия Речи Посполитой и Швеции дополнялись личной враждой. Карл IX Ваза с согласия шведских сословий лишил своего племянника, польского короля Сигизмунда III, шведского трона. Потеряв большую часть своего войска, Делагарди во главе 2 тыс. шведов силой вошел в Новгород, а узнав о свержении 17 июле 1610 г. Василия Шуйского с престола, провозгласил там вассальное Стокгольму Новгородское государство. Его монархом должен был стать один из сыновей Карла IX.

Но вернемся в Тушинское царство. Межнациональный контакт происходил там в гнилой атмосфере. Спесивая шляхта не скрывала презрения к русским. Черкасы, хоть и были православные, чинили зверства мирным жителям, словно те были иноверцами. Еще больше в насилии и грабежах отметился разноплеменный отряд Лисовского, имевшего славу самого удачливого тушинского предводителя. Ссоры, драки, бессудные расправы и убийства были в подмосковном стане Лжедмитрия II обычным делом.

Хотя в Тушине возникли приказы по аналогии с московскими и в них сидели дьяки-перелеты, наладить нормальный сбор налогов с подконтрольной территории Тушинский вор не смог. Впрочем, у Василия Шуйского этого тоже не получалось. И русские, и иностранные служилые люди обоих царей жили «загоном». Это был средневековый обычай, когда пропитание, фураж и прочее необходимое воинам отнималось у населения. Тушинские казаки, русские и запорожцы, расставили по окрестностям свои приставства и регулярно обирали попавшие в их зону селения. В 1607–1610 гг. обе де-факто существующие в России власти – и Василия Шуйского, и Лжедмитрия II – сделали «загон» главным источником своего существования. Вспоминая зиму 1608 г., бывший телохранитель Бориса Годунова и Лжедмитрия I, а потом «служилый немец» Тушинского вора Конрад Буссов писал: «Вскоре после Нового года выпал такой глубокий снег, что в эту зиму противники не могли ничего предпринять в поле друг против друга, но все же они сталкивались иногда в “загоне”. Кто при этом оказывался сильнее, тому и доставалась добыча»3.

Жители Поморья и Поволжья пытались противостоять «загону» партизанскими методами. В Подмосковье в 1610 г. началось движение «шишей». При случае они резали людей Шуйского, тушинцев, посланцев польского короля.

 Лжедмитрий II и его «поляки»

До осени 1609 г., когда началась война короля Речи Посполитой Сигизмунда III с Василием Шуйским, ближайшими сподвижниками Лжедмитрия II являлись польские и литовские паны. Русские бояре-перелеты, составившие думу самозванца, находились в тени, как и казачьи атаманы, хотя одному из них донцу Ивану Заруцкому самозванец и пожаловал боярский чин.

Сообщество выходцев из Речи было неоднородным. Были в Тушине участники Сандомировского рокоша 1606–1607 гг. В его ходе конфедерация под предводительством краковского воеводы Николая Зебжидовского обвинила короля Сигизмунда III в стремлении изменить государственный строй и пристрастии к иностранцам. Сигизмунд действительно думал ввести передачу престола по наследству и усилить королевскую власть. Будучи сыном польской королевны и шведского монарха Юхана III Вазы, Сигизмунд держал при себе немало шведов. Рокош требовал удаления их и отказа короля от реформ. Рокошане начали борьбу прокламациями («войной чернил»), а закончили боем под Гузовым 6 июля 1607 г., который проиграли, и многие оказались в изгнании. Однако король был вынужден отказаться от реформ.

Многие рокошане прибыли в Россию вынуждено, но было немало панов, воевавших под Гузовым за короля. Они искали в Московии славы и денег. Самым ярким из них был литовский магнат Ян Петр Сапега. В одной из триумфально выигранных поляками битв Польско-Шведской войны 1600–1611 гг., в бое под Кирхгольмом (27 сентября 1605 г.), он командовал правым флангом войск. Путь Сапеги к Лжедмитрию II начался в июне 1608 г. 25 августа он взял Вязьму, а потом его люди привезли в Тушино Марину Мнишек, которая из честолюбия не желала терять свою русскую корону и признала «мужа», чем сильно укрепила его позиции. В русской Смуте Ян Сапега принял участие отчасти по совету своего кузена канцлера Льва Сапеги, некогда посла Речи в России, а в большей степени от любви к военным приключениям. Ясновельможные паны конца XVI – начала XVII вв. видели в зарубежных авантюрах проявление доблести, истинного шляхетства и «радения славе Отчизны»4. Судя по переписке 1610 г. напольного коронного гетмана Станислава Жолкевского с Яном Сапегой, так же относились к военным похождениям элиты и официальные круги Речи Посполитой.

Польско-литовская верхушка Тушинского лагеря отличалась религиозной пестротой и религиозной терпимостью. Православным являлся Адам Вишневецкий. Сапега ко времени своей московской эпопеи сменил православие на католичество, но в Тушинском лагере покровительствовал православным и униатам. В прошлом православным был еще один католик из ближнего круга Лжедмитрия II – потомок Гедимина – главнокомандующий силами самозванца князь Роман Ружинский.

Ружинский, православный до 1605 г., потом католик, в 1607 г. был на стороне короля, что не помешало ему занять у главы рокошан Зебжидовкого 60 тыс. злотых под залог своих имений и с частным войском прибыть в Россию. В марте 1608 г. Ружинский сошелся в Орле с донским атаманом Иваном Заруцким. В апреле они вместе свергли с должности главнокомандующего Николая Меховского. Протестующего «царика» просто заперли под стражу, где «монарху» осталось только пить от обиды чуть ли не до смерти.

Католик Николай Меховский и в Речи, и в Тушине держался своих единоверцев.

Кальвиниста Александра Иосифа Лисовского мало трогало вероисповедание окружавших его людей. В 1600 г. он впервые пошел на службу к православному валашскому воеводе Михаю I, турецкому вассалу. Потом в составе польского войска воевал с Валахией. 25 сентября 1604 г. в составе православной казачьей хоругвии Лисовский участвовал в битве с протестантской Швецией под Дерптом, ставшей одной из громких побед литовского гетмана Яна Ходкевича. Но уже в декабре 1604 г. Ходкевич назвал Лисовского «главарем бунтовщиков». Его казаки вместе с гусарской и казацкой хоругвиями Я. Сапеги и Ф. Коссаковского объединилась в конфедерацию, требуя выплаты жалования. Не имея на это средств, Ходкевич выдавил мятежников в Литву, где Лисовский отметился грабежами и был объявлен вне закона, что и привело его в лагерь рокошан.

После поражения рокошан под Гузовым этот рокошанин грабил католиков, протестантов и православных в Литве, а потом в 1608 г. с двумя сотнями черкас отправился служить Лжедмитрию II.

Несмотря на разницу в вере и происхождении, польские и литовские паны тушинского «царика» были едины в декларации своего превосходства над московитами, «народом, – как писал Ян Сапега Жолкевскому в 1610 г., – лицемерным и хитрым». «Мы, поляки, – заявлял Сапега в ходе осады Троице-Сергиевой обители (август 1608 – 12 января 1610) – три года тому назад посадили на московский трон государя, который должен был называться Димитрием, сыном тирана, несмотря на то, что он им не был. Теперь мы второй раз привели сюда государя и завоевали почти половину страны, и он должен и будет называться Димитрием, даже если русские от этого сойдут с ума: Nostris viribus, nostraque armata manu id facimus (Нашими силами и нашей вооруженной рукой мы сделаем это)».

Среди шляхетства подобные мнения бытовали повсеместно. Однако в Речи Посполитой существовала группа магнатов, которая считала возможным видеть в «варварской Московии» все же не соперника, а потенциального союзника против общих врагов – Турции и Швеции. К этой «партии» принадлежал коронный напольный гетман Станислав Жолкевский. Разгромив 24 июня 1610 г. под Клушиным превосходящую по численности армию Шуйского-Делагарди, он завязал контакты со всеми сторонами – со столичными жителями, которые свергли с престола 17 июля и постригли в монахи царя Василия Шуйского, с людьми Сапеги, с русскими окружением Лжедмитрия II и с «цариком». Последнему Жолкевский обещал удел в Польше, если он перейдет на службу к польскому королю. Самозванец отказался, а Марина заявила: «Если он уступит ей Краков, то ее муж подарит королю Варшаву»5. С боярами гетман обсуждал возможность возведения на русский трон королевича Владислава Сигизмундовича. В Москве, где не было ни царя, ни войска, а власть находилась у 7 членов Боярской думы, появилась надежда, что, приняв Владислава, будет возможным договориться с его отцом о снятии осады Смоленска, а дальше последует с помощью Речи разгром Лжедмитрия II и шведов. Рассчитывали на переход королевича в православие, но гетман гарантий не давал, сказав, что это прерогатива Сигизмунда III.

Сигизмунд III в 1610 г. не разделял стратегических планов Жолкевского. «Хотя король и хвалил Жолкевского за его мужество.., но упрекал его за то, что он, не доложив королю, согласился на избрание Владислава… Король желал, чтобы царем избрали его»6. Не найдя понимания у короля, Жолкевский ретировался на родину.

Трудно сказать, каких воззрений на Россию придерживались тушинские паны. Скорее всего, ими руководило лишь два стремления – поиск «славы» и желание вернуться домой богатыми. Не всем это удалось. Ружинский преставился 4 апреля 1610 г. в занятом им Иосифо-Волоколамском монастыре. Сапега занемог и умер 15 октября 1611 г. в Москве, осажденной Первым ополчением из рязанских дворян Прокопия Ляпунова и бывших тушинцев-казаков атамана Заруцкого и князя Трубецкого. Под Смоленском 11 октября 1616 г. скончался от внезапной болезни Лисовский, описав по российским землям в 1614–1616 гг. «огненную петлю».

 

«Русская карта» Лжедмитрия II

Успехи Скопина и Делагарди вызвали в стане Лжедмитрия II кризис. К тому же Сигизмунд III объявил амнистию рокошанам и всех тушинцев звал к себе под Смоленск. Бельский летописец сообщает: «…князь Роман Ружинский и полковники все с польскими и литовскими людьми, и вор и изменник Ивашка Заруцкий с черкасы, и Михайло Салтыков со своими товарищи ис Тушина, покиня табор, отошли к королю литовскому под Смоленск»7. Сапежники затеяли переговоры, пытаясь выторговать себе не только королевское жалование, но и «компенсацию» за то, что якобы задолжал им самозванец. Попытка «царика» опереться на бояр «Воровской думы» не получилась. Те, во главе с тушинским патриархом Филаретом, разработали с поляками договор о воцарении Владислава.

Единственной надеждой самозванца стали казачьи таборы, состоящие из донцов и новопоказаченных, среди которых преобладали крестьяне, городские низы и холопы. Они порвали с той социальной средой, из которой вышли и, по мнению А. Станиславского, мечтали стать новым служилым сословием, потеснив дворян и детей боярских. Общественно-политические и религиозные представления новопоказаченных были архаичны и просты. По неволе к ним и вынужден был приноровиться Лжедмитрий II.

Сговорившись с казаками, самозванец бежит в Калугу. Чуть позже в Калужскую крепость прибывают казаки Дмитрия Трубецкого, а в сентябре от Сигизмунда отъезжают казаки в главе с Заруцким. Является и Марина Мнишек, переодетая в мужское платье.

«Царик» пишет калужанам: «…поганый польский король не раз требовал от него, чтобы он уступил ему Северские земли, которые в прежние времена принадлежали Польше, но он ему отказывал ради того, чтобы поганая вера не укоренилась в этих землях, а теперь король подговаривает его военачальника Романа Рожинского и поляков, которые так долго ему служили, чтобы они схватили его и привели к королю под Смоленск… Если они останутся ему верны, то он… отомстит не только Шуйскому, но и …клятвопреступным полякам» (грамота от 17 января 1610 г.)8.

Правда, когда Жолкевским были уничтожены войска Василия IV, «царик», вступив в переговоры, обещал в грамоте от 28 июля 1610 г. за признание себя московским царем «королю Польскому… дать триста тысяч золотых, а в казну Речи Посполитой в продолжение десяти лет будем обязаны давать ежегодно по триста тысяч золотых. Всю землю Ливонскую своим коштом обратно завоевать Короне Польской обещаем. Также касательно королевства Шведского…» Поляков грамота «царика» именовала «знаменитым народом непобедимого королевства Польского»9.

Но Жолкевский предложил самозванцу лишь переход на королевскую службу, Лжедмитрий снова пустился в «патриотическую» риторику.

Тем временем в окрестностях Калуги русские помещики доносили на «измены немцев» и получали их поместья. Одновременно шли разборки и между иностранцами. Пан Казимир, назначенный «цариком» калужским воеводой, оговорил шотландца Скотницкого (Альберта Вандтмана), в прошлом одного из 3-х командиров телохранителей Лжедмитрия I. Скотницкого утопили в реке, а его состояние отошло Казимиру. Этот шляхтич, по характеристике Буссова, «с поляками был истым поляком, а с русскими – истым русским». Часть немцев при посредничестве Марины, чей двор состоял из немецких деревушек, оправдалась перед Лжедмитрием, получила назад свои деревни, но поехали в них не все. Казаки грабили и немцев, и их крестьян, а также охотились на поляков, мстя им за то презрение, которое постоянно сносили в Тушинском лагере. «Боже милостивый, – вспоминал очевидец Буссов, – сколько благородных поляков при этом непредвиденном обороте дела плачевно лишилось жизни, было притащено к реке и брошено на съедение рыбам! Сотни купцов, которые направлялись в Путивль и Смоленск и везли в лагерь бархат, шелк, ружья, вооружение, вино и пряности, были захвачены казаками и приведены в Калугу. Димитрий отнял у них все… а у многих отняли и жизнь. Одному Богу и тем немцам, которые в то время жили в Калуге, Перемышле и Козельске, до конца известно, сколько страха, бедствий и ужаса им не раз приходилось испытывать вместе с поляками»11.

Дополнительный хаос вносили войска Сигизмунда. Узнав, что в одном из калужских монастырей стоят черкасы, решившие отъехать к Лжедмитрию II, король наслал на них западноевропейский отряд, где были и немцы из бывшего Тушинского лагеря. Гибель черкас привела «царика» в ярость: «Немцы совсем не преданы мне, они перешли к нехристю, польскому королю, а у меня, единственного под солнцем христианского царя, они побивают людей. Вот буду я на троне, тогда все немцы в России поплатятся за это»12. Лжедмитрий хотел казнить пастора Мартина Бера, но этому помешала Марина Мнишек.

К концу 1610 г. настроения изоляционизма окончательно захватили умы и души тушинских казаков. Уничтожение иноземцев стало для них искуплением греха прежнего союза с «папежниками» и «люторами». Эта манихейская инверсия воззрений тушинцев не прошла мимо московского патриарха Гермогена, быстро разочаровавшимся в союзе с поляками. В 1611 г. он призовет всех русских к изгнанию иноземцев. Этот призыв поддержит братия Троице-Сергиева монастыря, проповедуя «исправление» казаков. Между тем в Рязани, городах Поволжья, над которыми де-факто в 1610–1612 гг. уже не было никакой центральной власти, поднимался патриотический дух. Его питало понимание опасности утраты независимости страны по мере успехов польской интервенции на западе и в центе, шведского владычества на севере. Религиозная экзальтация стала начальной формой движения, которое начало трансформировать гражданскую войну в войну национально-освободительную. В духовных ее мотивах было много от консервативной реакции на все «чужое». Ксенофобия овладела значительной частью русского населения, особенно его социальными низами и духовенством. Однако в позиции руководителей сформировавшегося в 1611–1612 гг. сначала Первого (Рязанского), а потом Второго (Нижегородского) ополчений она сопровождалась пониманием, что противостоять своим зарубежным противникам можно лишь овладев их же оружием и прочими «новшествами». Этот взгляд вытекал из осмысления поражений национальных сил в боях с иноземцами, даже тогда, когда те находились в меньшинстве. Средневековое стремление найти выход из династического кризиса путем иррациональной веры в чудом спасенного «природного царевича» к концу 1610 г. стал изживаться, вытесняясь в русском общественном сознании идеей создания «Совета всей земли» и созыва в освобожденной Москве Земского собора для выбора законного монарха. Первым эти идеи, родственные тем представлениям, которые витали в Европе, смутно и непоследовательно высказал еще Василий Шуйский. Но он не в состоянии был их осуществить, т. к. сымитировал свое выдвижение в монархи, назвав выкликнувшую его в мае 1606 г. толпу «Земским собором». Да и смысла его вполне европейской клятвенной грамоты тогда никто не понял, увидев в ней лишь слабость неприродного «полуцаря». Теперь наступали другие времена. Свойственное любому традиционному обществу отторжение «чужого» и желание овладеть опытом вступившего в раннее Новое время Запада причудливо переплелось, составив смысл и форму объединительного национального движения.

Лжедмитрий II был не той фигурой, чтобы понять суть перемен. Утратив своих кукловодов-иноземцев, он впал в нелепую гордыню и эгоизм. В конце 1610 г., по версии Буссова, «он сказал себе: Я должен набрать турок и татар, которые помогут мне вернуть себе мои наследственные владения, иначе я ничего не добьюсь, а уж если я и тогда не получу эти владения, то так разорю и разрушу их, что они не много будут стоить, и, пока я жив, я Россию в покое не оставлю»13. Он посылает пана Кернозитского в Астрахань, намереваясь перенести туда свою «столицу». Но «татарскую карту» Лжедмитрий II не разыграл. Он был убит начальником своей татарской охраны князем Петром Урусовым 11 декабря 1610 г. Тот мстил за недавнее несправедливое истязание собственных подчиненных, ложно заподозренных самозванцем в заговоре, но потом им же прощенных.

Примечания

1Буссов К. Московская хроника 1584-1613. Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 109.

2Масса И. Краткое известие о Московии // Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 255.

3Буссов К. Указ. Соч. С. 101.

4Тюменцев И.О., Тупикова Н.А., Тюменцева Н.Е., Мирский С.В. Польский коронный гетман Станислав Жолкевский и Ян Сапега летом-осенью 1610 г. (по материалам личной переписки) // Вестник ВолГУ. Серия 4. Вып. 10. 2005. С. 114-123.

5Жолкевский С. История Дмитрия царя Московского // Тушинский вор. Личность, окружение, время. Документы и материалы. М., 2001. С. 165.

6Там же. С. 149.

7Бельский летописец // Тушинский вор. Личность, окружение, время. Документы и материалы. С. 411.

8Буссов К. Указ. Соч. С. 118-119.

9Грамоты Лжедмитрия II // Тушинский вор. Личность, окружение, время. Документы и материалы. C. 355-356.

11Буссов К. Указ. Соч. С. 119-120.

12Там же. С. 127.

13Там же. С. 138.