Отец и сын: два портрета в интерьере истории

Игорь Львович Андреев – кандидат исторических наук, профессор, зав. кафедрой Отечественной истории МГПУ.

 Едва ли кто станет опровергать тезис о том, что восприятие эпохи через биографию отдельных ее героев – один из эффективных и увлекательных путей познания прошлого. Особенно если эти герои могут быть отнесены к когорте ее творцов. В этом случае в процессе преподавания истории полезным может стать путь простого сопоставления, причем «плутарховский прием» сравнительной биографии позволяет сконцентрироваться не только на моральных аспектах добра и зла, столь любимых великим греком, но и на углубленном проникновении в эпоху, расширении ее «исторического горизонта».

Позволим себе остановиться на одном из примеров, к которым достаточно часто прибегают учителя: сопоставление отца и сына – тишайшего царя Алексея Михайловича и Петра Великого. Эвристический потенциал подобного сравнения высок: сравниваются не просто эпохи, а эпохи, качественно различные. Время Тишайшего – это время заката русского средневековья, его последние столетие. Время Петра – Новое время со всеми вытекающими отсюда признаками и характеристиками. Подобное сравнение имеет еще одну немаловажную сторону. Оно позволяет увидеть «механизм перехода» на личностном уровне. Здесь перед нами – «человек на распутье», причем один – Тишайший – находится в самом начале пути, другой – Петр – в его конце. Напомним, что привнесение в преподавание истории историко-антропологического измерения предполагает особое внимание не только к традиционным для нашей школы вопросам, что и почему, но и к вопросу как: как шел процесс перехода в новое состояние, каким образом рождалось новое, что происходило с людьми?

Начнем с внешнего, быть может, и не столь важного, но, тем не менее, крайне любопытного. Отец и сын мало похожи. Петр высок, узкоплеч, физически крепок. Алексей Михайлович среднего роста, дороден, даже тучен. Впрочем, таким он был не всегда: в юности он был хорошим всадником и неутомимым охотником. В иные дни молодой царь дважды выезжал в поле на «красную соколиную охоту», ходил на волка и медведя. Однако сохранившиеся изображения – парсуны и портреты – донесли до нас образ полного, одутловатого человека, который и закрепился в массовом сознании.

Любопытно, что при такой комплекции Тишайший был умерен в пище. Всю свою жизнь он – строгий постник. Водку и вина избегал, пил квас, морс, просто воду. О пристрастии Петра к крепким напиткам и табаку стыдливо умолчим – чего только стоили «оргии» его всешутейшего, всепьянейшего и сумазброднейшего собора. Полнота Алексея Михайловича связана, скорее всего, с заболеванием почек. Болезнь эта была, по-видимому, наследственная. От нее страдали царевичи – представители мужского поколения первых Романовых. Достаточно напомнить о старшем сыне Тишайшего, царе Федоре Алексеевиче, который не всегда мог даже ходить из-за отека ног. Однако Петр счастливо избежал подобной доли. Этим он, скорее всего, обязан матери. «Нецарственные» гены Нарышкиных возобладали, наградив Петра отменным – по крайней мере в первой половине жизни – здоровьем.

Различными были ритмы и образ жизни отца и сына. Ход жизни Алексея Михайловича – размерен, выверен и устойчив. Церковные службы, богомольные походы, придворные церемонии, заседания Боярской думы, приемы послов, совещания с «комнатными боярами», разбор дел в Тайном приказе. Алексей Михайлович – идеал православного царя, милостивого и грозного, приверженца старины, не чуждавшегося, впрочем, нового, если это новое укладывается в рамки привычного и подкреплено весомыми аргументами как из жизни византийских цезарей (наследники!), так и равных по статусу западноевропейских правителей (можно не только им!) В последних случаях мы видим, как причудливо сочетается в голове Тишайшего старина и новизна.

Ритм жизни Петра совсем иной. Перед нами скорее стихия, натиск, всесокрушающая сила. Если второго Романова невозможно представить в кузне, на палубе корабля, в весенней хляби вытаскивающим застрявшие орудия, то для Петра это привычное дело. Он непоседлив. Бесконечное вращение колеса его дорожного возка накручивало каждый год сотни и сотни верст. По продолжительности пребывания за рубежом с ним может поспорить разве только его праправнук Александр I, а в поездках по стране – Екатерина II и Николай I, и то вместе взятые. При этом почти все его поездки – деловые, и даже когда они оказываются связаны с лечением на водах – все равно дела остаются на первом плане.

Разъезды Алексея Михайловича относительно непродолжительные и недалекие, в основном вокруг Москвы. Большая часть их связана с богомольными походами и охотой. Однако было бы упрощением говорить о «лености» Алексея Михайловича. В «географии» разъездов отразились различия в понимании круга обязанностей монарха. В позднем средневековье пребывание государя в столице – фактор стабильности и прочности власти, доказательство постоянного присутствия монарха во всех делах. Ведь в восприятии современников само государство есть не что иное, как наследственная «отчина» монарха. Монарх должен быть рачительным хозяином, которому ведомо все происходящее в царстве. И не просто ведомо, а постоянно, каждодневно. Не случайно формуляр грамот начинается с обращения: «Царю и великому князю…» Отъезжая даже на день в село Коломенское, царь оставляет на столице комиссию из бояр, которая должна следить за порядком в столице и… пересылать государю все важные грамоты и отписки для принятия решений.

Основания покинуть столицу в восприятии подданных должны быть очень весомыми. Богомольные походы, объезды монастырей и святых мест – из этого ряда. Перед нами демонстрация благочестия богоданных государей, свидетельство того, что центром истинной веры стал Третий Рим. Первейшие обязанности монарха – суд, защита, а над всем этим – радение о спасении Царства и подданных. Репрезентация благочестия – неотъемлемая часть имиджа русского монарха.

Участие в военных походах также должно быть весомо, поэтому военные компании во главе с государем – всегда действия, которым придан особый религиозно-государственный статус. В 1654–1656 гг. Алексей Михайлович отправляется отвоевывать принадлежащие ему «дедины» и «отчины», а также освобождать единоверцев. Этим и исчерпывается география его дальних поездок. Правда, Тишайший собирался посетить Киев. Но поездка, которая должна была иметь символический характер, не состоялась. В петровских разъездах по стране религиозная тематика имеет второстепенное значение. Все диктуется и подчиняется интересам больших и малых дел. Цели поездок могут казаться незначительными, мелкими, но по совокупности они почти всегда давали значимые результаты – Петр обладал талантом не упускать главного.

В разных манерах поведения – различия в исходном, в понимании роли и места монарха. Петр – правитель Нового времени. Светское начало, осознанное им как поиск «общего блага» и достижения «государственной пользы», преобладает. Не отказываясь от традиционной идеи «божественного наместничества», Петр предстает перед подданными как неутомимый слуга государства. Но он служит так, что соединяет Службу и Служение. При этом государство, утрачивая в значительной степени покров сакральности, рассматривается им как рукотворное творение, которое можно и нужно переделывать на рациональных началах. В петровском обиходе формируются понятия, до того незнакомые или слабо знакомые его отцу: эффективность, практицизм, регулярство. Степень вмешательства государства в жизнь страны и общества, необходимость регламентации всех сфер неизмеримо вырастает. Вместе с этим возрастает и необходимость в расширении участия монарха в управлении. К этому надо добавить, что у Петра долгое время не было для этого соответствующих структур и органов власти. Он долго был вынужден подменять их… собою, своим личным участием. В результате получилось своеобразное сложение: личные качества Петра наложились на требования времени, которое нуждалось именно в таком энергичном правителе. Так сформировался образ и ритм жизни Петра, мало похожий на модель поведения его царственных предков.

Интересно сопоставить личные качества отца и сына. Здесь немало общих черт. Однако в большинстве случаев их проявления сильно разнятся. Во-первых, в силу несходства натур, во-вторых, из-за времени, которое властно диктовало разные правила игры. Хорошо известно о любознательности Петра. В этом он похож на отца. Однако любознательность второго Романова особого рода: его притягивает то, что развлекает, веселит, удивляет. Этим удивлением царь нередко и ограничивался. Петр шире: он тоже падок до диковинок, но он не пройдет мимо действительно нового, пускай не броского, зато пригодного к «государственной пользе». Петр – неисправимый государственник, когда как его отец – просто любознательный человек. Это не значит, что Тишайший абсолютно равнодушен к западноевропейским новинкам в военном деле или в повседневности. Все, что способствует повышению статуса Русского государства и его правителя – от вооружения до дворцовой обстановки – его привлекает. Но это преимущественно интерес средневекового правителя, который к тому же с большим подозрением относится ко всему иноверческому.

Несходство отца и сына особенно очевидно, если сравнивать то, к чему привели их увлечения. Из петровских пристрастий к «марсовым и нептуновым потехам» выросли регулярная армия, гвардия, флот, мануфактуры, верфи, заводы, школы и т. д., все то, что мы связываем с Новой Россией. Из увлечения Алексея Михайловича охотой, занятием, безусловно, царским, не осталось ничего, кроме поражающего воображение масштаба соколиной охоты. Одних ловчих птиц содержалось до 600! Сам Петр, между прочим, к охоте был равнодушен. Лес его интересовал не с точки зрения его обитателей, а наличия деревьев, пригодных для кораблестроения.

Любознательность – одно из условий восприятия иной культуры. Алексей Михайлович – первый из династии Романовых, побывавший за границей. Знакомство в ходе завоевательных походов с белорусскими и прибалтийскими городами (последние находились во владениях шведской короны) не прошло для него бесследно. Однако оно не идет ни в какое сравнение с тем шоком, который испытал во время Великого посольства Петр. Причина – разная степень восприимчивости к новациям. Петр был открыт к ним. Его иерархия ценностей включала в себя уже светские, побуждавшие воспринимать увиденное как нечто доброе и нужное, требующие непременного переноса на русскую почву. Достижения западноевропейской цивилизации, если они отвечали критериям пользы, неудержимо привлекали его. Для молодого царя «культура» и «вера» – как следствие мировоззренческого переворота Нового времени – разошлись окончательно. Такой подход открывал совершенно иные возможности для европеизации.

Алексея Михайловича можно смело причислить к умеренным традиционалистам. В Литве и Прибалтике его впечатлило в основном то, что было связано с православной культурой в ее белорусско-украинском варианте. Этот вариант был более восприимчив к достижениям западной, преимущественно барочной культуры, допускал развитие просвещения и образования. Не случайно Тишайшему приглянулся Симеон Полоцкий, ставший позднее для царя образцом православного ученого «старца»-просветителя. Умеренность Алексея Михайловича в сфере заимствования – следствие того, что для него все еще актуальной оставалась средневековая формула «культура есть вера, вера есть культура». Даже технологические достижения протестантских и католических стран пугали его тем, что созданы они «папежниками» и «лютеранами», общение с которыми предосудительно и даже опасно для православных. Заимствование идет, за исключением военной сферы, небольшими, «гомеопатическими» дозами.

Взросление Алексея Михайловича и Петра проходило по-разному, что, несомненно, наложило свой отпечаток на характер и темперамент героев. Алексей Михайлович, «выстраданный» наследник престола, рос в обстановке любви и признания всеми его бесспорных прав на престол. Петр, рано лишившись отца, рос под опекой матери. Перспективы младшего царевича при жизни двух старших братьев были туманы. И хотя обстоятельства вознесли его на престол, стрелецкий бунт и регентство царевны Софьи заставили ощутить враждебность окружения. Если Алексей Михайлович после перехода стрельцов в дни «соляного бунта» на сторону восставших москвичей вывел для себя важный урок – стрельцов следует обхаживать и лелеять, то Петр после стрелецкого бунта 1682 г. их просто возненавидел. По-видимому, здесь лежит один из истоков неуравновешенности и жестокосердечности Петра. В той ярости, с какой Петр расправлялся со стрельцами, угадывается рефлексия на страх, пережитый в детстве.

Конечно, склонность к насилию, к пресловутой «петровской дубинке», связана не только с потрясениями детства и юности. Незрелость и неготовность страны и общества к глубоким преобразованиям, потребность форсированного преодоления отсталости подталкивали к принуждению как радикальному средству достижения цели. Здесь суммировалось многое: воля и нетерпение Петра, его ненависть к «старине», глухое сопротивление противников преобразований, косность традиционного общества, привычка к насилию. Перечислено все это не для оправдания жестокости Петра. Скорее – для понимания его времени и исторической обусловленности особенностей российской модернизации.

Уместно отличать личную склонность правителей к жестокости от жестоких норм, которые содержались в законодательстве XVII–XVIII вв. Петр был, в самом деле, суров и жестокосердечен, чего нельзя было сказать об Алексее Михайловиче. Тишайший легко вскипал, но был отходчив. Вообще, в его поведении улавливается некоторая неуверенность, словно он сомневался в своем соответствии высоте царского сана. Эту внутреннюю «неполноценность» он восполнял в минуту раздражения гневными речами, попытками уподобиться своему идеалу – Ивану Грозному. Но мягкая натура быстро брала свое – он раскаивался и всячески пытался загладить свой проступок. Волевой и последовательный Петр подобной рефлексии не был подвержен; он рано уверился в своем предназначении и праве Преобразовать Россию.

Алексей Михайлович и Петр I – государственные деятели разных масштабов и дарований. Могучая фигура Петра заслоняет отца, скрывая под плотной тенью многие достижения его царствования. Это едва ли справедливо. Разномаштабность царя Петра и царя Алексея подстать разномасштабности их эпох. Однако Петровский взлет никогда бы не случился без эпохи Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, приготовившего стартовую площадку.