Манифест 17 октября в истории эсеровского политического терроризма

Наталья Александровна Лепихина – аспирант исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

 110 лет назад 17 (30) октября 1905 г. император Николай II подписал судьбоносный документ в истории Российской империи – Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка. Октябрьский манифест стал не только главнейшим завоеванием Первой русской революции 1905–1907 гг., но и важнейшим этапом развития российского политического процесса. Дарование населению незыблемых гражданских свобод и учреждение представительного органа – Государственной думы, наделенной законодательными функциями, оказали воздействие как на всю политическую систему страны, так и на динамику революционного движения и деятельность политических объединений, нелегально существовавших в течение десятилетия.

Октябрьский манифест, существенно изменивший государственный строй, оказал не менее важное воздействие на политических противников царской власти. Первоначальные надежды на скорейшие радикальные преобразования привели к появлению на политической арене легальных партийных объединений, частично пересмотревших программные и тактические установки, получивших возможность добиваться поставленных целей законными методами и право участвовать в конкурентной борьбе за голоса избирателей и места в парламенте. В этой связи особый интерес представляют изменения в оценке роли и места эсеровского политического террора, имевшие место после провозглашения Октябрьского манифеста.

Следует отметить, что начало ХХ в. ознаменовалось в России невероятной эскалацией политически мотивированного насилия. Со времен народовольческой «охоты» на Александра II это был второй период, когда радикально настроенные члены общества обратились к терроризму как средству борьбы за свои идеалы. Сигналом к новой террористической кампании послужило убийство министра народного просвещения Н.П. Боголепова, совершенное 14 (27) февраля 1901 г. террористом-одиночкой П.В. Карповичем[i]. Невероятная легкость, с которой был совершен первый за долгое время террористический акт, показал незащищенность представителей высших эшелонов власти перед точечными ударами противников режима. А его в целом положительное восприятие прогрессивной общественностью стали прологом невиданной ранее активизации политического террора, захлестнувшего центр и окраины империи, ставшего делом разнообразных, крупных и мелких политических объединений как левого, так и правого толка.

Наибольшее влияние на развитие террористической идеологии и практики оказала деятельность Партии социалистов-революционеров (далее – ПСР), образованной на рубеже 1901–1902 гг. из неонароднических кружков, мечтавших возродить народовольческую тактику террористической борьбы. Долгое время в историографии господствовало представление об эсерах, как о партии безоговорочных сторонников террора. Подобная упрощенная оценка ПСР берет свое начало в исследовании А.И. Спиридовича и получает дальнейшее закрепление в советской исторической литературе[ii].

В момент становления ПСР подготовка и проведение террористических актов центрального и местного значения действительно играли решающую роль среди прочих форм партийной работы и оказали существенное воздействие как на влияние партии на массы, так и на распространение и популяризацию ее программных требований. Эсеровский терроризм как метод политической борьбы представлял собой политически мотивированные убийства, представляющие угрозу безопасности и жизни людей, направленные на запугивание правительства и широких общественных слоев, имеющие идеологическое и этическое обоснование. Террористическая борьба, для осуществления которой было создано специальное автономное центральное подразделение Боевая организация и ряд боевых групп на местах, стала визитной карточной партии.

Террор ПСР выделялся среди общей террористической активности начала ХХ в. по нескольким причинам.

Во-первых, эсерам удалось достичь существенных результатов в деле политических убийств. Их жертвами стал ряд ключевых государственных фигур, чья деятельность оценивалась партией как реакционная, а сами они считались столпами самодержавного режима или прославились «варварством своих расправ над рабочими, крестьянами, учащейся молодежью»[iii]. Членами эсеровской Боевой организации были убиты министр внутренних дел Д.С. Сипягин, уфимский губернатор Н.М. Богданович, министр внутренних дел В.К. фон Плеве, московский губернатор великий князь Сергей Александрович, а также были ранены харьковский губернатор князь И.М. Оболенский и московский генерал-губернатор Ф.В. Дубасов. Террористическая деятельность ПСР, по подсчетам историков, унесла жизни 16 губернаторов и 33 их заместителей[iv]. Подобного «успеха» в целенаправленном систематическом устранении государственных деятелей не знала никакая другая политическая партия.

Во-вторых, отличительной особенностью эсеровского политического террора была разработка детального и стройного обоснования его применения, зафиксированного в программных документах, периодических изданиях и работах партийных руководителей. В статье одного из основателей и идеолога партии В.М. Чернова террористическая борьба рассматривалась в качестве «одного из временных, преходящих технических средств борьбы, за которое берутся отнюдь не ради его самого, а лишь исполняя тяжелый долг, вытекающий из трижды тяжелых условий современной русской жизни»[v]. Большинство членов эсеровской партии не только поддерживали курс партийного руководства на подготовку и проведение террористических актов против представителей царской администрации, но и видели их в качестве главного «оружия, поражающего врага, ободряющего друзей и потрясающего страну» и считали «не только своим правом, но и своей священной обязанностью… на насилие отвечать насилием, за проливаемую народную кровь платить кровью его угнетателей»[vi]. Террор одновременно выступал как средством самозащиты бесправных масс и их агитации, так и методом устрашения власти, а не являлся просто насилием ради насилия.

Эсеровская партия отличалась дифференцированным подходом к применению терроризма, прямо зависящего от политической обстановки в стране, и тщательным обоснованием выбора жертв, которые усиливали роль террора как средства борьбы с самодержавным режимом. Согласно воспоминаниям В.М. Чернова, при подготовке терактов эсеры придавали большое значение срокам их проведения, т. к. первоначальной целью партии «было слияние террористических “прорывов фронта” самодержавия с прямым давлением народных масс, чье дело расширить эти прорывы и взорвать весь вражеский фронт»[vii]. Все это объясняет значительное увеличение числа терактов, которое наблюдалось во время Первой русской революции, когда, по подсчетам эсеров, было совершено 191 покушение[viii].

Отношение ПСР к террористическим методам менялось на разных этапах политической борьбы. На смену первоначальному консенсусу по использованию террора, существовавшему на раннем этапе, пришел постепенный пересмотр его места и роли среди форм деятельности партии. Особенно сильное влияние на террористическую практику оказал Манифест 17 октября, остро поставивший вопрос о ее дальнейшей судьбе.

Состоявшееся в Женеве совещание ЦК ПСР показало, что единства среди партийных лидеров по вопросу террора больше нет. Подавляющее большинство его членов поддержало точку зрения В.М. Чернова о необходимости временной приостановки политического терроризма после дарования Октябрьского манифеста, но дееспособность центральной Боевой организации должна быть сохранена, чтобы в случае контрреволюции нанести ответный удар и защитить революционные завоевания. Мнение меньшинства выразил видный член БО ПСР Б.В. Савинков, который утверждал, что террористическая борьба должна быть наоборот усилена в связи с невероятной растерянностью руководства страны[ix]. Подавляющим большинством голосов в ноябре 1905 г. эсеровский террор был временно прекращен в связи с изменением политической обстановки.

Однако к нему пришлось вскоре вернуться, т. к. правительство встало на путь реакции, беспощадно подавив массовые народные выступления в декабре 1905 г. Необходимость возобновления террористической борьбы поддержал сторонник массовых методов партийной работы М.А. Натансон, который признал, что справиться с некоторыми, особенно зловредными лицами в правительстве можно только с помощью террора[x]. После завершения работы Первого съезда ПСР в январе 1906 г. была возобновлена подготовка к террористическим актам общегосударственного значения.

Подобные колебания в применении эсеровского политического террора имели место также в период работы I Государственной думы, когда в мае 1906 г. на I Совете партии было принято постановление «Об изменениях в тактике партии», призывавшее до выяснения политики правительства временно приостановить террористическую деятельность[xi]. После разгона думы 9 (22) июля 1906 г. эсеры вновь обратились к террору.

Изменение политической обстановки в стране, проявившееся в даровании Октябрьского манифеста и создании парламента, стало причиной колебаний эсеров по отношению к террористической борьбе. Поставив вопрос о целесообразности политического террора после подписания Манифеста, ПСР сделала первый шаг на пути перехода к использованию исключительно законных форм ведения партийной работы.

Политический терроризм, провозглашенный одним из временных средств борьбы и развернутый в невиданных ранее масштабах, сыграл колоссальную роль в истории эсеровской партии. Ни одна другая организация, обращавшаяся к террору, не разработала столь серьезного теоретического обоснования допустимости его включения в число методов противодействия существующему политическому режиму. В первое десятилетие существования партии и вплоть до 1911 г., когда центральная Боевая организация ПСР окончательно прекратила существование, террористическая борьба действительно играла серьезную роль, порой затмевая прочие виды массовой партийной работы: пропаганду и агитацию, распространение партийной литературы, организацию стачек и демонстраций. Тем не менее, ошибочной является укоренившаяся в историографии оценка эсеров, представляющая партию, по сути, экстремистской организацией, в деятельности которой террор занимал исключительное место, безраздельно господствуя над прочими внепарламентскими формами деятельности.

Партия социалистов-революционеров на всем протяжении своего существования не являлась идеологическим монолитом и отличалась плюрализмом мнений по многим вопросам программы и тактики, не стала исключением и партийная оценка политического терроризма. На смену первоначальному общему согласию по вопросу использования террора, носившего, по мнению эсеров, временный характер и ставшего крайней формой борьбы с существовавшей в Российской империи политической системой, пришли постепенные разногласия по поводу его применения. Попытки отказаться от использования политического террора после Октябрьского манифеста и начала работы I Государственной думы свидетельствуют о том, что партия тяготилась применением столь радикального метода борьбы за реализацию программных положений и была готова отказаться от него при первом удобном случае.

Примечания

[i] Террор и агентура в Российской империи. 1861–1917. Воронеж, 2007. С. 146.

[ii] Спиридович А.И. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники: 1886–1916. Пг., 1918; Гусев К.В. Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционизма к контрреволюции. М., 1975; Павлов Д.Б. Из истории боевой деятельности партии эсеров накануне и в годы революции 1905–1907 г. // Непролетарские партии России в трех революциях. М., 1989. С. 144–151.

[iii] Чернов В.М. Перед бурей. М., 1993. С. 165.

[iv] Гусев К.В. Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционизма к контрреволюции. С. 75.

[v]Чернов В.М. Террористический элемент в нашей программе // Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Т. 1.: 1900–1907 г. М., 1996. С. 88.

[vi] Там же. С. 83; Прокламация «По делам вашим воздастся Вам» Боевой организации Партии социалистов-революционеров // История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Под ред. О.В. Будницкого. Ростов-на-Дону, 1996. С. 187.

[vii] Чернов В.М. Перед бурей. С. 162.

[viii] Ивич М. Статистика террористических актов, совершенных Партией социалистов-революционеров // Памятная книжка социалиста-революционера. Вып. II, Париж, 1914. С. 6–18.

[ix] Савинков Б.В. Воспоминания террориста. М., 2009. С. 204–205.

[x] ГАРФ. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 123. Л. 20.

[xi] Об изменениях в тактике партии в период I Государственной Думы (Постановление I Совета партии, май 1906 г.) // Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Т. 1. С. 194.