Л.Д. Троцкий и Е.А. Преображенский: к истории эволюции экономической теории социализма

Е.Б. Беспятова – кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Московского государственного университета приборостроения и информатики.

 Современная историческая публицистика характеризуется возвращением в нашу общественную жизнь имен, идей, произведений тех, кто в предшествующие времена господствовавшего идеологического ценза (досоветского и советского периодов) подвергался остракизму, поруганию и уничтожению.

В настоящей статье  предпринята попытка провести аналитическое сравнение некоторых социально-экономических взглядов двух представителей революционного большевизма, больше запомнившихся титулом «враги народа»: Л.Д. Троцкого и Е.А. Преображенского. Научное наследие «выдающегося вождя ЦК»[i] Троцкого и экономиста-теоретика Преображенского представляет, на мой взгляд, не только интерес для историков, занимающихся вопросами социально-экономической и политической модернизации, но  и  для экономистов,  исследующих проблему  социальной справедливости и экономической эффективности. Проблему, которую можно, с некоторой долей условности, отождествить с давно искомой (начиная с 1920-х гг.) социальной моделью, именуемой «рыночный социализм».

К началу 1920-х гг. отказ от жесткой классовой непримиримости и  идеологической мотивации в выстраивании экономической и политической стратегии уже просматривался во взглядах, как Троцкого, так и Преображенского. Занимая ключевые посты в системе государственного управления, они  имели доступ к самой достоверной экономической информации общегосударственного масштаба. Общение с партийными и государственными деятелями, встречи с представителями науки,  переговоры с хозяйственниками расширили орбиту  знаний Троцкого и Преображенского и постепенно  привели их к переосмыслению социально-экономических убеждений  и осознанию необходимости углубленной теоретической разработки проблем переходного периода от капитализма к социализму.

В это время   страна переживала фазу  перемен не только во внутренней и внешней политике, но и в социально-экономических  воззрениях интеллектуальной прослойки партийно-государственной элиты. Экономическую политику 1920-х вполне уместно считать уникальным  «экспериментом», поставленным логикой и  практикой спасения России от катастрофических последствий первой мировой войны, гражданской войны, революций, международной изоляции и несбывшихся надежд на мировую революцию. В  ходе этого «эксперимента» государственным деятелям, большевистским  теоретикам (всех оппозиционных оттенков), экономистам и хозяйственникам приходилось осознанно или по принуждению менять когда-то казавшиеся незыблемыми идеологические и социально-экономические догмы.

Приведенные ниже концептуальные приоритеты  Троцкого и Преображенского  чрезвычайно  важны для понимания эволюции   взглядов  в контексте переосмысления  теории и практики социализма.

Несомненно, в 1918 г. в их взглядах (особенно Преображенского)  ощущалось сильное влияние идей утопического социализма начала XIX в.: вслед за классиками (Сен-Симон, Фурье, Оуэн) они противопоставляли присущей капитализму анархии производства  сознательное, планомерное руководство экономикой при абсолютном приоритете интересов общества перед частнособственническими интересами.

К слову, подобные трактовки идеального общественного строя были популярны в среде русских марксистов на рубеже XIX–XX вв. Так, например, опубликованный и переиздававшийся до 1925 г. «Курс политической экономии» А. Богданова (А.А. Малиновского) при участии И. Степанова (И.И. Скворцова) представлял организационную схему социалистической формации  как «планомерность, обеспеченная тектологией и центральным систематическим бюро, распределительные кооперативы и чувство коллективизма, связывающее людей в одну трудовую семью стремлением делать все для блага всех»[ii].

Однако, сквозь свойственную революционным российским романтикам идею рационально устроенного общества, основанного  на принципах  разума,  пробивалась, пусть пока невыразительная, тенденция эволюционного понимания общественного прогресса.

К осени 1923 г. наблюдается сближение взглядов Преображенского и Троцкого, как по вопросам внутрипартийной демократии, так и  по вопросам  стратегии  и тактики социалистического строительства.  Оба воспринимали НЭП с  позиции объективной хозяйственной целесообразности, но не как капитуляцию или кратковременный маневр, совершенный исключительно под давлением крестьянства и для удержания власти.  Соображение «хозяйственной целесообразности»  для них означало подход к  НЭПу,  как  к исторически необходимому на пути к социализму этапу развития производительных сил в крестьянской мелкобуржуазной стране с отсталой промышленностью. Еще в 1922 г. Троцкий,  выступая на IV конгрессе Коминтерна с докладом «Новая экономическая политика советской власти и перспективы мировой революции»,  обозначил рыночный  характер экономики переходного периода и подчеркнул, что НЭП это не уступка крестьянству, это неизбежный этап в развитии промышленности и продолжительность его будет зависеть и от внешнеполитической обстановки и от повышения культурного уровня народа и, главным образом, от состояния производительных сил.[iii]

Тезис об  органичности НЭПа пронизывал и  многие экономические исследования Е.А. Преображенского начиная  с 1922 г. Даже  гипотетическая победа европейских пролетарских революций,  оказание технико-экономической помощи, отсутствие враждебного  капиталистического окружения не изменяли убежденности Е.А. Преображенского в неотвратимости НЭПа для экономически отсталой крестьянской страны. «Революция в Германии коренным образом изменила бы международную политическую и хозяйственную обстановку для  Советской России и открыла огромные  возможности для гораздо более быстрой социализации всего хозяйства. Она уничтожила все элементы тактики и маневров в нэпе, но не весть нэп »[iv]. 

Верный идее социалистической ориентации НЭПа, Троцкий вслед за Преображенским, не скрывал опасности   его перерождения в «чистый капитализм». Отвечая на вопросы «Куда же ведет нас НЭП: к капитализму или к социализму? Не означает ли все это в действительности, что НЭП является переходом к капиталистической реставрации? Раз частный торговый капитал возрастает,  он стремится неизбежно проникнуть  и в промышленность. Государство сдает частным предпринимателям заводы и фабрики. Накопление частного капитала происходит уже, следовательно, не только в торговле, но и в индустрии…»[v], Троцкий, не уставая, предупреждал об объективной тенденции к саморазвитию капиталистического уклада, о том, что неумелое руководство, бесконтрольное развитие частной стихии неминуемо приведет к социальному взрыву и необходимости применения чрезвычайных  мер. Магистральным превентивным направлением  экономической политики переходного периода Троцкий считал соблюдение определенного баланса различных элементов экономики или хозяйственных укладов. При этом важнейшими инструментами балансирования на основе рынка, по его мнению, должны  быть государственная власть, государственная собственность на важнейшие производительные силы,  землю и недра  и, наконец, монополия внешней торговли.

Таким образом, не на свертывание демократизации экономической политики были направлены  его административные и интеллектуальные усилия, а на обуздание рыночной стихии и предотвращение опасности и «восстания нэпа».

Именно такой предвидел перспективу НЭПа Е.А. Преображенский в  работе «От нэпа к социализму (Взгляд в будущее России и Европы)», написанной в 1922 г.

Размышления Преображенского базировались на убежденности в объективности и неизбежности в рамках многоукладной экономики нарастания социальной дифференциации и других «гримас капитализма»,  грозящих капиталистической реставрацией. Причинно-следственную обусловленность событий, названных  им грядущим «восстанием нэпа», Преображенский последовательно связывал с капиталистической природой  НЭПа, содержащей деструктивный элемент рыночной стихии и, априори, с  победой социалистического уклада  экономики,  обеспеченного  социалистическими методами хозяйствования (централизованное планирование, национализация  крупной промышленности и транспорта и т. д.) и защищенного экономическими  рычагами (прогрессивно-подоходное налогообложение, высокие процентные ставки по ссудам Госбанка, высокая арендная плата и т. д.).

Недовольство государственным вмешательством, по мнению Преображенского, и должно вызвать протестные акции контрреволюционного движения (повышение розничных цен, втягивающее в борьбу широкие массы потребителей, налоговый саботаж и локальный кулацкий бандитизм). Следуя такой логике, социально-экономические отношения рубежа восстановительного периода  (по Преображенскому восстановительный период должен занять не менее 10 лет) и периода постепенной замены капиталистических форм хозяйствования  социалистическими диалектически  обречены на конфликт. Примечательно, что «восстание нэпа» и последующий разгром  контрреволюционного  движения (в чем Преображенский не сомневался) автоматически не означали ликвидацию участников выступлений и капиталистического уклада.  Сторонник сильной государственной власти Преображенский допускал карательные меры, однако, ограничивая их конфискацией  имущества, национализацией магазинов,  реквизицией товаров, роспуском  кулацких кооперативов (выражение Преображенского), большими  штрафами, но, не ликвидируя частнокапиталистическое предприятия в торговле, промышленном и аграрном секторах экономики.[vi]

Также предвидел он и перспективу не менее опасной тенденции, угрозе деградации социалистической морали. Опасения Преображенского понятны: интересы государства, связанные с восстановлением и дальнейшим развитием экономики в рамках НЭПа,  неизбежно возрождали частнособственническую  мораль, оправдывающую все или почти все экономической целесообразностью. Опубликованные статьи и речи Преображенского, а также документальные комплексы архивов, в том числе недавно рассекреченные материалы  Российского государственного архива новейшей истории демонстрируют его устойчивую убежденность в непреодолимости антагонизма буржуазной и   коммунистической  морали, имеющего родовые корни.

Насколько реальна была для правящего режима угроза, предвиденная Преображенским,  можно  представить на примере непростых сегодняшних отношений власти и общества. Растущая пропасть между словом и делом, богатыми и бедными, бюрократизм и коррумпированность, великодержавный пафос и человеческое забвение в наши дни прямо пропорциональны степени доверия  общества к социально-экономическому строю, к власти.

Таким образом, прогноз Преображенского предвещал опасность  объективно доставшейся в наследство от капиталистического прошлого и реанимированной НЭПом мелкобуржуазной психологии крестьянства, пролетариата (недавно вышедшего из крестьянской среды и составлявшего  перед 1917 г. 2–3%  от всего населения страны)  и, как это не кощунственно звучит в устах большевика, членов коммунистической партии, «испорченных капиталистическим прошлым». Интересный материал для анализа взглядов Преображенского на эволюцию моральных норм в  классовом и бесклассовом обществах,  представлен в изданной в 1923 г. брошюре «О морали и классовых нормах». Вскрывая генетические и исторические  корни социальной психологии и быта досоветского периода, автор указывает на наступление важнейшего, после победы пролетарской революции, этапа политической борьбы – борьбы за «нового человека». На этом этапе,  считал  Евгений Алексеевич, привычки и представления, сформированные крепостным правом и лишь несколько исправленные коротким  периодом капитализма, будут отмирать постепенно. А пока рабская психология не сменилась психологией хозяина и сознанием общественного интереса, будут существовать индивидуалистические стимулы, проявляющиеся в таких явлениях как расхищение государственного имущества, взятка, очковтирательство[vii]. Кстати, о необходимости  качественного изменения кадрового состава, представляющего из  себя пережиток  прошлого, советских и партийных органов в этом же 1923 г. писал В.И. Ленин в работе «Лучше меньше, да лучше».

Схожесть концептуального  предвидения  наблюдается и в рассуждениях обоих теоретиков относительно  действия экономических законов в переходный период. Представляя экономику НЭПа  как экономику смешанного типа, Преображенский выдвинул тезис о совместимости товарного (рыночного) и социалистического (централизованного, планового) производства. Эту двухзвенную систему он классифицировал как товарно-социалистическую систему хозяйства[viii].

Позже, в 1926 г. эта гипотеза была им развита в теории «двух регуляторов», направляющих экономику переходного периода. Одним регулятором, представляющим централизованное плановое начало являлся  закон «первоначального социалистического накопления», другим – закон стоимости, регулирующий рыночную товарно-денежную стихию.

Убежденность в возможности и неизбежности параллельного существования в экономике «двух регуляторов»  мы находим и в работах Троцкого. «Капиталисты Строгановы, Демидовы и пр. владельцы этих предприятий, развивали капитализм в крепостной оболочке. Так и социализм делает неизбежно первые свои шаги в капиталистической оболочке. Перейти к законченным социалистическим методам нельзя путем прыжка через собственную голову, особенно если  она не очень вымыта и причесана, как наша российская, не в обиду нам будь сказано. Надо еще учиться и учиться»»[ix].

Нельзя не отметить, что теорию «двух регуляторов»,   преданную забвению в 30-е гг.,  реанимировали в 60-х гг. экономисты-рыночники, разрабатывавшие теоретические основы экономической реформы  1965 г. Крупный советский политэконом Я.А. Кронрод, работая над теорией рыночного социализма, писал о двух формах народнохозяйственных связей (одна прямая планомерная безэквивалентная экономическая связь и вторая, дополнительная,  косвенная, товарная эквивалентная форма экономической связи), являющихся, по сути, новой трактовкой теории Преображенского[x]. В наши дни две формы народнохозяйственных связей отражают реальность современной мировой экономики и рассматриваются как совмещение (дополнение) рыночного самодействия и государственного регулирования экономики. Так, по прошествии несколько десятков лет была фактически признана новаторская и отвергнутая теория «двух регуляторов».

Итак, близость  суждений Троцкого и Преображенского относительно органичности и значимости НЭПа как этапа подготавливающего хозяйственную систему отсталой крестьянской страны, каковой  являлась  Россия, была очевидна. «Использовать  капиталистические  формы для развития производительных сил лишь на определенном этапе, сведя историческую роль этих форм к роли лесов при постройке социалистического здания»[xi], – писал Преображенский. «Развитие Советской России  совершается не от  социализма к  капитализму, а от капитализма, временно придавленного методами, так  называемого военного коммунизма, – к социализму», – завершал Троцкий свой доклад   о хозяйственном положении  советской России и перспективах мировой революции на IV конгрессе Коминтерна[xii].

Очевидно также то, что оба теоретика сходились в осознании объективности «правой угрозы» социалистическому строительству, грозящей  и реставрацией капитализма, и социальными потрясениями, и  атавизмом рабской психологии.

И, наконец, стратегически оба марксиста являлись убежденными сторонниками идеи интернационального содержания грядущей победы социализма.

Однако, начавшаяся «переоценка ценностей»  теоретико-методологического понимания сущности экономики социализма, оказавшая существенное влияние на направления  современных исследований,  накрывала тень политического противостояния  в партийных «верхах». Фабула оппозиционных настроений выводила на передний план главных действующих лиц. Сбывалось пророческое предупреждение  В.И. Ленина о решающей, для сохранения в правящей элите атмосферы единства (и, добавлю от себя, творческого сотрудничества), роли взаимоотношений Сталина и Троцкого. Не исключено, что Ленин, указывая на опасность для раскола партии, которую может представлять конфликт между Троцким и Сталиным, имел ввиду не только тип руководителя, но и конфронтацию идей, носителями которых являлись два «выдающихся вождя ЦК». Теоретические оппоненты превращались в политических врагов, что,  по сути, сделало второстепенной  задачу  экономического поиска. Взгляды Преображенского созвучные с взглядами Троцкого по вопросам внутрипартийной демократии и по ряду проблем стратегии  и тактики социалистического строительства с подачи Бухарина превращались в антинеповские, а сам Преображенский в «теоретика троцкизма» – врага народа.  Рискну предположить, что развитые  в полноценную теоретико-методологическую концепцию  постулаты теоретиков марксизма,  могли бы составить реальную основу парадигмы переходного периода альтернативной сложившейся в 1930-е гг. директивной модели советской экономики.  И, тем не менее,  следует признать, что теоретические наработки Преображенского и  Троцкого, являются не только национальным достоянием, но и по праву могут считаться  фундаментом современных экономических исследований в области государственного регулирования  рыночной экономики. 

 Примечания